Шрифт:
Закладка:
Ма не заметила дыхания или других признаков жизнедеятельности. По всем показателям
Старшие Братья или то, что осталось от них, были мертвыми. И это было самым причудливым из всего причудливого, что Ма видела на Станции, но и лучшим подтверждением теории, которую она озвучила Белокуну.
Суйер был загадкой, действовал очень индивидуально, но одно правило оставалось незыблемым: суйер не влиял на мертвую плоть. Не мог ее оживить. Особенно тяжелые мутации приводили к смерти. Даже странный феномен — «живое мясо».
со временем замирал и начинал гнить. Но первый суйер, молозиво, действовал иначе. Ма была права, а это значит, что она совершила открытие.
Всех Старших Братьев, вышедших в Шейх-Эли на поиски доктора Мамая, оттуда унесли мертвыми, но суер вернул их к жизни. Если это можно назвать жизнью. Ма наклонилась к последнему боксу, чтобы лучше рассмотреть его содержимое.
Внутри, в форме, повторяющей тело человека, разрасталось «живое мясо».
Как дрожжевое печенье в духовке. Мать чуть не утомила. Суйер не просто заставил мертвое жить, вместе с лицами он словно лишил тела связи с предыдущим состоянием. Только теперь Ма поняла, что ее напрягло в генетических карточках, увиденных в Лаборатории евгеники. Они были одинаковыми. Даже сперма, добытая
из этих недолюдей, словно от одного человека. И этот геном не соответствовал ни одному образцу, хранившемуся на Станции. Первый суер превратил Старших
Братьев, вышедших в Шейх-Эли, на кого-то другого. На кого-то неизвестного, без всякого шанса идентифицировать остатки, понять, кем был каждый из них до
Вспышек.
«А значит, — Ма проглотила кислую слюну, поднявшуюся из самого желудка,
— каждый из этих мужчин мог быть Марк Дорош. Быть. Был. Теперь это даже не люди, — стучало в голове. — А если люди, если все еще чувствуют? Неужели они заслуживают такой жизни? И что такое жизнь?
После барака со Старшими Братьями Ма снова пошла к холодильнику в
Лаборатории евгеники. Заглянула даже к чану с азотом. На некоторых пробирках с эмбрионами числилось «Проект М» и номер, отсылаемый в безликие генетические карты. Номера отличались, но это было чисто формальностью. Все образцы принадлежали одному человеку, хотя на самом деле были взяты из разных тел. На последней пробирке стоял набор из шести цифр. Случайный набор, как в лотерее, но Ма он показался знакомым. Она дольше, чем нужно, задержала пробирку в руках, отчеканив в памяти цифры, а затем опустила в контейнер. Как бы она ни возвращалась, как ни прятала глаза, ей постоянно случалось гинекологическое кресло за стеклянной стеной. Ма подумала, что Анархия должна быть уже на седьмом месяце. И неожиданно поняла, что напомнили цифры на пробирке. Это был день рождения Марка Дороша.
Поздно вечером, когда она наконец вернулась к бараку Мамаю, у постели ее встретило новое послание от мятежников. Это уже походило на план. Те, кто называл себя Армией чудовищ, попросили открыть главные ворота и назвали день.
Остальные они сделают сами.
— А может, еще убить Белокуна? — Ма снова уничтожила записку и уложилась спать на матраце Мамая.
* * *И ей снова приснились крики детей из Медицинского.
Слышал ли их Мамай?
Для того чтобы вытащить ящик из угла барака, пришлось разобрать целую стену из книг, папок и коробок с бумагами. Ханум, увидев это, заломила руки, но потом бросилась помогать. Как показалось Ма, только для того, чтобы не дать ей все окончательно разрушить. В разгар уборки из воротника Ханум выскользнула веревка с двумя золотыми бляшками. Ма с любопытством посмотрела на блестящие предметы. Женщина походила на преданную служительницу Поединка, а значит, на ее шее были не просто запрещенные украшения, а дорогая ее сердцу вещь, от которой Ханум не могла избавиться даже под давлением Догмата. Смотрительница воровски моргнула и быстро спрятала амулеты в одежду. Ма выжала из себя дружелюбную улыбку. Сейчас, после совместной работы, Ма даже показалось, что она запомнила до того неуловимое.
имя — Ханум, а значит, могла попытаться расспросить.
— Принадлежало ли кому-нибудь из ваших родных? Похоже на нечто древнее. Не бойтесь, я никому не скажу.
Женщина схватилась за грудь, словно Ма собиралась похитить украшения, а потом беспомощно огляделась в поисках помощи или правильного ответа, словно
Мамай до сих пор был где-то в бараке и просто потерялся за стопками бумаг и мусора.
Тонкие губы Ханум выгнулись, брови поползли вверх, как у ребенка, готового вот-вот расплакаться. Ма вспомнила все разговоры о том, что смотрительница и при жизни Мамая не отличалась смекалкой, была неписьменной, за что ее особенно ценил.
Белокун как ни пригоден к шпионажу. Некоторые считали, что Ханум нет. За все время, что Ма работала с архивом Мамая, они опрокинулись разве что десятком слов. Как Анархии удавалось извлекать из молчаливой женщины свой чудо-иушан, для Ма оставалось загадкой, как и степень перемен в теле Ханум. Возможно, мозг женщины настолько поразил суйер, что зря и надеялась получить ответ о жизни
Мамая или его личного охранника.
— Я не хотела вас обидеть. — В знак отсутствия дурных намерений Ма показала женщине пустые ладони. — Я знаю, что засоленные привязываются к вещам.
В отличие от живой плоти, материальное значительно реже изменяется под действием суетника.
Поэтому всякие памятные штучки, словно якоря, держат за прошлое — напоминают, кем их владельцы были вспышки. В этом смысле это как символы Колеса.
Поединка. Вечный возврат туда, откуда ты пришел. — Ма неуверенно улыбнулась, сильно сомневаясь, что Ханум понимает хотя бы половину того, что она пытается донести. — Хотя, с другой стороны, это достаточно свободная трактовка. Только Покой знает, в каком месте колеса преданный должен оказаться в следующей жизни.
— Это его, — сказала Ханум так, что до Ма не сразу дошел смысл сказанного.
— Доктора Мамая?
— Это его, — с тем же тягучим киммерицким акцентом повторила женщина и на мгновение